сегодня10декабря2024
Ptiburdukov.RU

   Инженер - это человек, который может объяснить, как работает то или иное устройство, но не может объяснить, почему оно не работает.


 
Главная
Поиск по сайту
Контакты

Литературно-исторические заметки юного техника


Биографический справочник


А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


Дмитрий Иванович Иловайский

Дмитрий Иванович Иловайский – один из самых известных русских историков, талантливый публицист и педагог, общественный деятель, активный участник право-монархического движения, твёрдо стоявший на позиции «Православие-Самодержавие-Народность», критик норманнской государственной теории, автор многочисленных учебных пособий и книг по истории России для детей и юношества; тесть профессора И.В.Цветаева, создателя Музея изящных искусств в Москве (ГМИИ им.Пушкина), отца поэта М.И.Цветаевой.

Ранние годы

Дмитрий Иванович Иловайский
Д.И. Иловайский

Дмитрий Иванович Иловайский родился 11 февраля 1832 года в маленьком городке Рязанской губернии Раненбурге в семье небогатого мещанина. Его отец долгое время служил управляющим имением графини Пален. Окончив трехклассное раненбургское уездное училище, Дмитрий в 1843 году поступил в Первую городскую гимназию. Из-за недостатка в средствах Иловайский уже с 4-го класса гимназии начал зарабатывать на жизнь, содержа себя репетиторством. За проявленные в гимназии успехи педагогический совет рекомендовал юноше продолжить своё обучение в Московском университете, на историко-филологический факультет которого Дмитрий Иловайский вскоре и поступил.

В университете Д.И.Иловайский также проявил себя как один из лучших студентов. Здесь он оказался однокашником Петра Ивановича Бартенева (1829-1912), основателя, издателя и редактора исторического журнала «Русский архив», в будущем также как и Иловайский ставшего членом черносотенного Союза Русских Людей (оба они закончили одну и ту же раненбургскую гимназию и всю жизнь поддерживали приятельские отношения).

Когда в 1853 году разразилась Восточная (Крымская) война, втянувшая Российскую Империю в неравную схватку с коалицией, состоящей из Великобритании, Франции, Турции и Сардинского королевства, Дмитрий Иловайский решается уйти с выпускного курса университета, чтобы поступить в действующую армию добровольцем. Но врачи обнаружили у студента Иловайского туберкулёз, и молодому человеку ничего не оставалось, как отказаться от своей благородной затеи. Впрочем, в следующую войну с Турцией (1877-1878 годов) уже известным историком Иловайский все-таки побывает на фронте, и будет находиться в самом центре событий – под Плевной – стремясь разобраться в причинах неудач русской армии.

В 1854 году Д.И. Иловайский окончил университет. Как казённокоштный студент (т.е. учившийся за государственный счёт) он должен был не менее шести лет «отрабатывать» полученное образование по назначению учебного округа. Получив назначение в свою родную гимназию в Раненбурге, Иловайский около четырёх лет преподавал гимназистам курс русской истории, параллельно занимаясь краеведением и работая над магистерской диссертацией. Впоследствии педагогический опыт и непосредственное общение с подрастающим поколением очень пригодились учёному при разработке учебных пособий.

Не имея средств на заграничные поездки, в каникулы учитель Иловайский странствовал по Рязанскому краю. При этом он старался «доказать себе, что путешествие пешком по внутренней России может быть так же приятно, как по Германии», а берега Оки для «нас должны быть также интересны, как для немцев берега Рейна». Как пишет один из биографов Д.И.Иловайского, «мальчишки потешались над его диковинной фигурой с ягдташем, наполненным географическими картами, брошюрами, чаем, сахаром, перекинутым через плечо ружьём, плащом, скатанным на манер военных, и с зонтиком в руках; крестьянки из далека принимали его за ратника, возвращающегося из Крыма».

Однако Дмитрий Иванович не смущался и внимательно изучал остатки городищ и курганов, записывал рассказы старожилов, отмечая особенности выговора, костюма, черт лиц и т.д. Свои путевые очерки позже он опубликовал на страницах «Московских ведомостей».

В Рязани Иловайский познакомился с писателем М.Е. Салтыковым-Щедриным и вошёл в кружок местных либералов, обсуждавших грядущие реформы по освобождению крестьян. Однако со временем он разочаровался в либерализме и перешел на славянофильские позиции.

Первые успехи

Вскоре трудолюбивого учителя заметили в Московском учебном округе и благодаря ходатайству графа А.С. Уварова перевели в 3-ю московскую гимназию. В 1858 году Иловайский защитил магистерскую диссертацию по теме «История Рязанского княжества», за которую был удостоен Уваровской премии Академии наук. Получив степень магистра, Дмитрий Иванович некоторое время в качестве адъюнкта преподавал на юридическом факультете Императорского Московского университета по кафедре всеобщей истории, но уже в 1862 году навсегда оставил преподавание, всецело посвятив себя исторической науке, публицистике и изданию гимназических учебников.

В 1870 году Д.И.Иловайский с успехом защитил докторскую диссертацию – «Гродненский сейм 1793 года: Последний сейм Речи Посполитой». С этого времени начинается неуклонный взлёт его научной карьеры. Иловайский становится членом целого ряда научных обществ. Большой успех приносит ему изданная пятитомная «История России» (охватившая период с древнейших времён до царствования Алексея Михайловича), над которой историк работал более 30 лет. Значительный вклад, несмотря на ряд спорных моментов, Иловайский вносит в изучение славянства.

Но настоящую славу Дмитрию Ивановичу принесли составленные им гимназические учебники, по которым несколько десятилетий подряд училась вся Россия. В этих учебниках всё было подчинено идее твёрдости и основательности знаний. Иловайский не был врагом свободной мысли и критических суждений, но считал, что оценка и само глубокое понимание исторических событий могут быть основаны только на прочном усвоении учащимся изучаемого предмета. Яркое, образное повествование, умение сделать акцент на какой-нибудь характерной детали сочетаются в учебниках Иловайского с высокой информативностью, обращением к первоисточникам, разным версиям событий. Ещё одно достоинство учебников Иловайского, особенно важное при подготовке к экзаменам, — предельная сжатость изложения. Историк сам преподавал в гимназии и не мог не понимать, насколько сложно за ограниченное время урока усвоить обширный исторический материал.

Поэтому его учебники по русской и всеобщей истории неуклонно переиздавались из года в год, достигнув по количеству выдержанных переизданий рекордных отметок. Так, до 1917 года его пособие по русской истории для среднего возраста переиздавали 44 раза, для старшего – 36 раз, по всеобщей истории для среднего возраста – 35 раз и для старшего – 30 раз! Такой успех учебников привел к полной материальной независимости историка.

По некоторым подсчётам переиздания учебных пособий принесли автору более полумиллиона рублей дохода. Современные исследователи указывают, что Иловайский являлся тогда «едва ли не самым состоятельным отечественным историком».

Однако его заслуги были отмечены не столько научным миром, сколько самим Государем Императором. К 25-летию учёной деятельности Иловайский был произведён в действительные статские советники. По Табели о рангах этот чин равен генеральскому, он давал потомственное дворянство. Такое производство было связано исключительно с монаршей милостью и особым расположением императора к историку: Иловайский не занимал никаких должностей и с 1862 года практически не находился на государственной службе даже в университете. Между тем, последним его чином стал чин тайного советника, соответствующий генерал-лейтенантскому чину в армии.

Материальная независимость историка Иловайского во многом продиктовала почти полное отсутствие его связи с академической средой.

«Московская историческая школа», т.е. школа московского государственного университета, к которой принадлежали Т.Н. Грановский, С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин, В.О. Ключевский, П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер и другие современники Дмитрия Ивановича, отличалась куда большим либерализмом, чем, скажем, школа петербургская. «Москвичи» уже в 1870-е годы обратились к изучению социально-экономической проблематики, уделяя преимущественное внимание изучению социально-политических процессов развития общества, проблемам формирования гражданского общества и его взаимодействия с властью, политической эволюции государства и эпохам реформам, изучению социальных катаклизмов и их последствий.

Д.И. Иловайский, несмотря на своё краткое преподавание и защиту докторской диссертации в Московском университете, традиций и либеральных взглядов своих коллег не разделял.

При анализе научной концепции учёного необходимо, прежде всего, принять во внимание политическое миросозерцание Д. И. Иловайского, которое оставило глубокий след как на выборе тематики его исследований, так и на трактовке отдельных проблем и целых периодов российской истории.

Политические воззрения Иловайского

В зрелые годы Дмитрий Иванович становится сторонником твёрдой самодержавной власти, опирающейся на Православие и единение сословий. Сам себя он относил к приверженцам «здорового консерватизма» (или «патриотичного консерватизма», как он выразился в одной из своих статей). Историк имел в виду верность основам русского государственного быта при признании необходимых новшеств русской жизни:

«Патриотичный консерватизм <…> состоит в том, чтобы вводить те улучшения и усовершенствования, которые, не изменяя основного русского строя, помогли бы Русскому народу подняться на одинаковую культурную высоту с передовыми европейскими нациями; чем в корне были бы подорваны главные аргументы противников этого строя, а сам он был бы обезопасен от будущих потрясений…»

Иловайский также неоднократно заявлял себя сторонником «великодержавного национализма» и противником привлечения иностранного капитала в русскую экономику.

Антинорманнская теория Иловайского

Вполне логичным выглядит обращение Д.И.Иловайского к антинорманнской тематике, которая не давала покоя русским учёным ещё со времён Ломоносова, Миллера и Шлёцера. Во времена раскола русского образованного общества на «славянофилов» и «западников» столкновение «норманнской» и «антинорманнской» теорий происхождения российского государства вновь стало историческим фактом, породив массу новых исследований по данной проблематике.

Славянофильствующие историки (В.Ламанский, С.Гедеонов, Костомаров, Забелин) в ряде своих небезынтересных работ отстаивали славянский фактор происхождения русской государственности. Однако виднейшие представители московской исторической школы (Соловьёв, Беляев, Кавелин) по-прежнему прочно стояли на норманнских позициях, отвечающих запросам «западников». Общественное мнение конца 1860-х - начала 1870-х годов приняло их точку зрения. В академической среде антинорманнистам фактически заткнули рты, подвергнув их доводы едким насмешкам.

Но тут в спор вступил Д. И. Иловайский. В ряде острых, полемичных заметок и бесчисленных докладов он буквально обрушился на норманнскую теорию. Его статьи, собранные в одной книжке, вышли в 1876 году под заглавием «Разыскания о начале Руси», затем в дополненном виде - в 1882 году. Они переиздавались с дополнительной полемикой - в 1886 и 1902 годах.

В «Разысканиях о начале Руси» Д.И.Иловайский выступает сторонником южного происхождения Руси, полностью отвергая летописный рассказ о призвании варягов и всё, что связано с Рюриком.

По его мнению, норманизм в отечественной историографии держался на следующих основаниях:

  1. Известие русской летописи (то есть рассказ о призвании варягов).

  2. Путь из Варяг в Греки, описанный в той же летописи, и связанные с ним имена Днепровских порогов, приведенные Константином Багрянородным.

  3. Имена князей и дружины, в особенности по договорам Олега и Игоря.

  4. Известия византийских писателей о Варягах и Руси.

  5. Финское название Шведов Руотсы и название шведской Упландии Рослагеном.

  6. Известие Бертинских летописей о трех русских послах и известие Лиутпранда о Руссах-Норманнах.

  7. Известия арабских писателей.

  8. Скандинавские саги.

  9. Позднейшие связи русских князей со Скандинавами.

Иловайский подробно разобрал все эти вопросы и пришёл к следующим выводам:

1) Рассказ летописи о призвании варягов полностью легендарен. Совершенно невозможно представить, чтобы более многочисленный народ добровольно отдал себя в подданство другому народу. Если же произошло завоевание, то это должно было сопровождаться перемещением больших масс людей и множеством событий, которые должны были оставить след во множестве источников (в частности, иностранных), но этого не произошло. Кроме того, малонаселённая и экономически неразвитая тогда Скандинавия попросту не могла предоставить необходимого количества сил для такого предприятия. Во всех последующих событиях Русь выступает как достаточно организованное и имеющее опыт государство, что невозможно, если представить, что завоевание произошло совсем недавно.

2) Старания норманистов объяснять русские названия исключительно заимствованиями из скандинавских языков (в частности - Путь из Варяг в Греки и связанные с ним имена Днепровских порогов, приведенные Константином Багрянородным) Иловайский считает большими лингвистическими натяжками. С тем же успехом можно производить эти названия и от славянских слов, отсутствие которых в современном языке объясняется утратой значения или смысла.

3) Имена князей и дружины (Игорь, Олег) историк считает русскими, ибо наиболее употребительные исторические имена скандинавских князей (Гаральд, Эймунд, Олаф и т.д.) у русских князей и дружинников вообще никогда не встречаются.

«Что же касается до имен дружинников, приведённых в договорах Олега и Игоря, - пишет историк, - то это отрывки из Русской ономастики языческого периода; часть их встречается потом рядом с христианскими именами в XI, XII и даже XIII веках в разных сторонах России, и только несовершенство филологических приёмов может объяснять их исключительно скандинавским племенем…»

4) Из анализа византийских источников о Варягах и Руси Иловайский вывел, что Русь, по мнению византийцев, туземный народ, а не пришлый. Имя же варягов возникает у них значительно позже времён «призвания».

5) Финское название Шведов Руотсы нисколько не указывает на тождество шведов с Русью. Филологически никем не доказано, чтобы слова Руотси и Рось были тождество, а не созвучие. Что касается до предполагаемой связи шведской провинции Рослагена или Родслагена и общества Rodhsin (гребцов) с нашею Русью, от неё добросовестно отказались уже сами представители норманистов (см. монографию С. Гедеонова).

6) Известие Бертинских летописей о трёх русских послах, служившее сильной опорой норманистам, по мнению Иловайского, свидетельствует лишь о существовании русского княжества в России в первой половине IX века, то есть ещё до так называемого призвания варягов. А русское посольство к императору Феофилу указывает на ранние сношения Руси с Византией: «Во-первых, если б они были Шведы, то почему стали бы называть себя Руссами, а не Шведами. Во-вторых, самый текст летописей не говорит ясно и положительно о шведском происхождении…»

7) Известия арабских писателей также не содержат ни одной черты, свидетельствующей о том, что Русь и скандинавы – одно и тоже. Из этих источников можно понять, что уже во второй половине IX и в первой X века арабы знали Русь как многочисленный, сильный народ, имевший соседями Булгар, Хазар и Печенегов, торговавший на Волге и в Византии. Нигде нет и малейшего намёка на то, чтобы Русь арабы считали не туземным, а пришлым народом.

8) В русских летописях и в скандинавских сагах нашлось несколько сходных преданий. Например, о смерти Олега от своего коня, о взятии Коростена Ольгой при помощи воробьев и голубей, и т.д. Заимствование мифологических сюжетов, по мнению Иловайского, ничего не доказывают, т.к. сходные мифические мотивы встречаются не только у родственных народов, но также у народов весьма отдалённых друг от друга. Сюжеты русских песен, сказок и т.д. заимствованы не только с запада, но и с востока. Если опираться только на легенды и фольклор, то с тем же успехом можно говорить о «призвании» славянами булгар, хазар, половцев и т.д.

9) Позднейшие связи русских князей со скандинавами Иловайский ставит в один ряд с отношениями с поляками, греками, немцами и другими народами, не делая никаких особенных различий.

По мнению ряда современных историков, при всём своём положительном значении выводы Иловайского принесли скорее вред российской исторической науке, чем пользу. Иловайский отбросил не только норманнскую, но и славянскую теорию, выставив свою - гунно-болгарскую. Она больше послужила дискредитации всех предшествующих антинорманнских теорий, нежели опровержению, собственно, норманнской.

Антинорманнские работы Иловайского во многом публицистичны, полемичны и носят подчас дилетантский характер (за что его отчаянно критиковали современники С. Гедеонов и М. Погодин). Но ко времени написания и издания «Разысканий о начале Руси» Дмитрий Иванович уже был официальным, записным историком, обласканным властью. Его идеи обрели большую популярность не столько в научной среде, сколько оказали значительное влияние на формирование общественного мнения по данному вопросу. Простота изложения антинорманнской теории Иловайского, сопровождаемая яркими, наглядными примерами, сделала её привлекательной для самых широких слоёв общества: даже гимназист четвёртого класса был в состоянии понять и принять предлагаемые историком выводы.

Если подводить итоги очередной схватки норманистов и антинорманистов, то можно сказать, что, благодаря Иловайскому, борьба окончилась вничью. Норманнская теория была значительно поколеблена и не добита лишь благодаря поддержке власти и научной традиции. Снаружи всё осталось по-старому, но внутренне норманнская теория была разгромлена. На протяжении последующих лет усилия её сторонников направлялись исключительно на отражение дополнительных атак антинорманистов. Ничего принципиально нового норманисты более не создали, лишь старались, подобно Иловайскому, максимально популяризировать норманнскую теорию.

Весьма характерен и тот факт, что в период так называемого расцвета «сталинской империи» и отчаянной борьбы с космополитизмом советские историки подняли на щит именно наиболее популярную в дореволюционной России теорию Иловайского, поставив её во главу угла своих антинорманнских построений.

Иловайский-публицист

Как уже было упомянуто, И.Д. Иловайский мало опирался на современную ему академическую традицию и никогда не был «кабинетным учёным», для которого единственным смыслом жизни является служение науке. Напротив, он стремился влиять на общественное мнение, быть публичным человеком, активно откликаясь на все проявления борьбы между сторонниками различных политических направлений в конце XIX – начале XX века.

В 1870-90-е годы Д.И.Иловайский проявляет себя как талантливый публицист. Со статьями охранительного содержания он печатается в таких известных консервативных изданиях как «Русский архив», «Русский вестник», «Русское обозрение», «Московские ведомости», «Новое Время». Впрочем, ни одно из перечисленных изданий полностью не удовлетворяло Иловайского. Он мечтал о собственной трибуне.

С 1897 года на доходы от своих учебников Иловайский взялся за издание своей православно-патриотической газеты «Кремль» (с конца 1907 года – «Кремль Иловайского»). Газета состояла преимущественно из его собственных публикаций (он же был редактором и распространителем, т.е. по сути, единственным сотрудником газеты вплоть до последнего года ее существования – 1916). Хотя газета анонсировалась как ежедневная, выходила она весьма нерегулярно. Так в 1897 году вышло всего 5 номеров, в 1898 году издание «Кремля» вообще прекратилось, в 1899 году вышло всего лишь два номера, та же ситуация повторилась и в 1900 году. Поэтому Дмитрий Иванович вскоре убрал из заголовка газеты слово «ежедневная», заменив его более подходящим к изданию словосочетанием «политическая и литературная газета».

Политическое кредо Иловайского было отчётливо заявлено уже в одном из первых номеров «Кремля»:

«Русский самодержавный строй создан и выработан русским народом, проведён им сквозь ряд веков и великих событий до самого настоящего времени. Этот строй незыблемо покоится на том обаянии царской идеи, которым проникнуты многие миллионы русских людей, на той трогательной вере, которую русский народ питает в своего царя, как высшее идеальное выражение своей народности. В минуты тяжёлых испытаний в нём одном он привык видеть свое спасение и свои надежды на лучшие времена. Следовательно, путеводною идеею для русских интеллигентных консерваторов должно быть благо собственного народа или, как мы обыкновенно выражаемся, национальные русские интересы. Всё, что идет на пользу коренному русскому народу, то и укрепляет его самодержавный строй; наоборот, где, при столкновении русских интересов с инородческими и иностранными, отдается предпочтение последним, там происходит подрыв или расшатывание этого строя. Борьба консерваторов с радикалами должна происходить именно на этой почве, то есть на почве национальных интересов, и ни на какой другой».

Неудивительно, что начавшаяся в 1905 году революционная смута была воспринята Иловайским с негодованием. Не преминул историк отметить и непропорциональную еврейскую составляющую революции, ставшей, по его мнению, движущей силой смуты: «Пора бы русскому обществу очнуться от угара, который наслали на него органы жидовской печати, вот уже года три нагло уверяющие, что в России происходит якобы освободительное движение в смысле гражданской свободы <…>, – писал он в октябре 1907 года в статье с характерным названием «Поработительное еврейское движение», – Движение это у нас сопровождается полным упадком нравственности, бесконечными убийствами из-за угла, грабежами, бессмысленными рабочими забастовками <…> от которых страдают сами же рабочие. <…> Главная причина таких результатов заключается в том, что означенное движение не русское, не национальное, что им овладело и руководит жидовство, с помощью захваченной в его руки печати, которое все русское национальное преследует и топчет в грязь».

Тем не менее, будучи сторонником представительных учреждений, Иловайский первоначально приветствовал Манифест, изданный Николаем II 17 октября 1905 года под давлением С.Ю.Витте. Манифест, провозглашавший гражданские свободы и создание народного представительства – законодательной Государственной Думы – должен был, по мнению Витте, положить конец революции, однако результат оказался прямо противоположным. Все антигосударственные силы восприняли Манифест не как проявление царской милости, а как слабость правительства и сделали соответствующие выводы – продолжать борьбу с самодержавием до полной победы.

Иловайский вскоре разочаровался в Манифесте и дарованных народу свободах, окончательно перейдя в лагерь крайне-правых (до этого он любил повторять, что является «умеренным консерватором или умеренным либералом, что почти одно и то же»). Историк становится действительным членом целого ряда черносотенных организаций: петербургского Русского Собрания, московского Русского Монархического Собрания, Союза Русских Людей. В силу почтенного возраста Дмитрий Иванович не мог уже принимать активного участия в политической борьбе за священные для него идеалы – Православие, Самодержавие и Русскую народность, но авторитет его среди правых монархистов был весьма высок. Ещё бы – они все учились по его учебникам, а главный лозунг черносотенцев «бей жидов – спасай Россию!» был наиболее популярен в публикациях «Кремля».

Обилие возникающих как грибы политических партий Иловайский делил лишь на два лагеря, полагая, что, по сути, существует только два направления: «национальное и антинациональное, русское и противорусское». «Все монархические союзы «Русского народа» и «Русских людей» с их отделами представляют более или менее направление национальное, – отмечал историк в одной из своих речей, – все остальные – направление антинациональное».

Когда в ноябре 1908 года Дмитрий Иванович Иловайский отмечал 50-летний юбилей своей научной деятельности, кроме известных учёных, коллективов научных обществ и музеев приветственные телеграммы ему направили практически все руководители монархических организаций. Русского учёного-патриота приветствовали Киевский Клуб Русских Националистов, московские Русская Монархическая Партия и Русское Монархическое Собрание, Одесский Союз Русских Людей, фракция правых III Государственной Думы, Русский Народный Союз имени Михаила Архангела в лице его бессменного лидера Владимира Пуришкевича и другие черносотенные объединения. Правый лагерь искренне выражал историку своё глубокое уважение, отмечая присущий Иловайскому твёрдый монархизм, консерватизм, национализм и немалое гражданское мужество. В тех условиях открыто заявлять о своём «правом монархизме» и национализме мог позволить себе не всякий учёный.

Несмотря на свою видимую всем симфонию с властью, Д.И. Иловайский открыто высказывал свои взгляды, даже если они могли не понравиться самым высшим правительственным кругам. Так, в своей речи 1905 года, которую историк держал в присутствии монарших особ из дома Романовых, Дмитрий Иванович не преминул отметить, что первого Романова (Михаила) Земский собор избрал на царство исключительно за его полную бездарность и неспособность управлять государством. Присутствующие Романовы с историком полностью согласились.

Говоря об антисемитизме Д.И.Иловайского, даже нынешние националисты вынуждены признать, что выступал публицист не против евреев как народа, а именно против того, что он сам охарактеризовал ёмким словом «жидовство». Иловайский считал, что евреи, населяющие Российскую Империю, должны быть ассимилированы, дабы утратить своё антихристианское, а, следовательно, и антигосударственное, религиозное и культурное своеобразие. При этом он выступал решительным противником самосудов над евреями – популярных в те годы еврейских погромов, часто инициируемых самим правительством.

В своих статьях, посвящённых еврейскому вопросу, Иловайский неоднократно подчёркивал, что ничего против евреев, которые не ставят себе целью подрыв основы российской государственности, он не имеет: «Евреи, принявшие христианство, сливаются с нами и дают нам не мало даровитых деятелей на разных поприщах. В данную минуту вопрос идёт не об отдельных личностях и даже не о группах хороших медиков, музыкантов, художников, писателей, а о той многомиллионной массе, которая надвигается на Русский народ чёрною тучею и готова его обездолить и поработить. Всякая инородческая окраина может представлять опасность своим сепаратизмом, но [она] не врезывается клином в самый центр. Евреи, наоборот, стремятся густым мертвящим, паразитным слоем налечь на все государство и высосать все соки из коренной народности».

И далее: «Если бы я также хотел исходить из личных отношений, то ничего не мог бы сказать против <…> Евреев; так как встречал среди них много достойных людей <…> Инородческая неприязнь во мне началась уже после того, как при надвигающейся на Русский народ опасности я принял посильное участие в его самообороне».

Крайне правые убеждения, никогда не скрываемое юдофобство, в сочетании с материальным благополучием привели к непопулярности и даже неприятию историка и публициста Иловайского в либеральных общественных, а также учёных кругах России. Это выразилось, прежде всего, в забвении и необоснованной критике его значительных заслуг в области русской истории, краеведения, методики преподавания исторической науки в средней и высшей школе. В предреволюционные годы во многих «либеральных» гимназиях учебники Иловайского были заменены пособиями менее консервативных авторов, а самого историка научная общественность ещё при жизни «похоронила» как учёного, записав в оголтелые черносотенцы.

Личная жизнь

Практически всё, что мы знаем о личной жизни Д.И.Иловайского, почёрпнуто историками из автобиографического очерка поэта М.И. Цветаевой «Дом у Старого Пимена», написанного ею по детским и юношеским воспоминаниям в 1933 году.

Марина Цветаева в детстве
Марина Цветаева в детстве

М.И.Цветаева являлась сводной внучкой И.Д.Иловайского – её отец профессор И.В.Цветаев первым браком был женат на Варваре Дмитриевне Иловайской (1858-1890) – дочери историка, талантливой оперной певице. Варвара Дмитриевна умерла в 32-х летнем возрасте, оставив мужу двоих детей. Валерия и Андрей – родные внуки Иловайского и сводные сестра и брат Марины и Анастасии Цветаевых.

Безоговорочно верить воспоминаниям М.И.Цветаевой нельзя, ибо восприятие поэтом «дедушки» Иловайского, в силу весьма сложных семейных обстоятельств, сегодня выглядит более чем субъективно. Знаменитый «дедушка» и его не менее известная «внучка» - люди не просто разных эпох, но и абсолютно разного, прямо противоположного мироощущения. При жизни поэт и историк даже не были близко знакомы, и в произведении уже зрелой Цветаевой явно прослеживается неизжитый юношеский максимализм при характеристике личности, а также и некоторых поступков Д.И.Иловайского.

Варвара Дмитриевна Иловайская
Варвара Дмитриевна Иловайская

Впоследствии на детские впечатления поэта Цветаевой накладываются особенности её мировосприятия, продиктовавшие метафоричность и даже мифологичность событий, описанных в очерке «Дом у Старого Пимена».

Этот очерк следует рассматривать лишь как художественное произведение, которое ни в коей мере не претендует на полную фактографическую достоверность или роль исторического источника. К сожалению, современные биографы Иловайского вынуждены относиться к «Дому» Цветаевой как к своеобразному источнику, ибо других, менее противоречивых и более достоверных сведений о частной семейной жизни знаменитого историка в их распоряжении попросту нет.

После женитьбы И.В. Цветаева на М.А. Мейн и рождения сестёр Цветаевых, Д.И.Иловайский нередко бывал в их доме в Трёхпрудном переулке. Кстати говоря, сам дом, позднее воспетый в стихах М. Цветаевой, фактически являлся домом Иловайского - он подарил его дочери Варваре Дмитриевне на свадьбу.

С детства Марина воспринимала старика Иловайского как «не своего» дедушку, которому вообще нет до неё никакого дела. Дмитрий Иванович даже не отличал сестёр Цветаевых друг от друга, хотя Ася и Марина внешне не были похожи:

«И не узнавал он нас не потому, что он нас столько-то лет не видел, а потому, что он нас вообще никогда ни разу не увидел, то есть лица с именем не связал, а не связал потому, что ему было все равно. Вопрос же об имени (которая — кто) был чистейшей функцией историка: mettre les noms sur les figures [Называть вещи своими именами (фр.)] — тут же забываемые — по неисторичности. До «исторических же дат», то есть наших с Асей возрастов, у Иловайского никогда не дошло. Пять лет, пятнадцать ли лет стоящей перед ним Марине — какое ему дело, когда она не Мнишек, а самому восемьдесят с лишком — зим!..»

М.Цветаева «Дом у Старого Пимена»

Как и многие современники, М.Цветаева отмечала, что Иловайский всегда был человеком с удивительно красивой внешностью. Он напоминал собой не то какого-то сказочного купца-красавца, не то былинного гусляра Садко. Красавицами, по общему мнению, были обе его жены, а также и все дети. «Красота в этой семье цвела!», – напишет позже сводная внучка в своём очерке об Иловайских.

До глубокой старости Дмитрий Иванович сохранял прямую осанку, был бодр, удивительно трудоспособен.

«Это был красавец-старик. Хорошего роста, широкоплечий, в девяносто лет прямей ствола, прямоносый, с косым пробором и кудрями Тургенева и его же прекрасным лбом, из-под которого – ледяные большие проницательные глаза, только на живое глядевшие оловянно», – вспоминала «деда» Иловайского Цветаева.

Сохранению хорошей физической формы, видимо, способствовал тот образ жизни, который вёл учёный-патриот. Как сообщал родной внук Иловайского Андрей, весь московский период своей жизни дедушка никогда ни на чём не ездил – всегда ходил пешком. Несмотря на добротный, просторный хорошо отапливаемый дом, располагавшийся в Пименовском (с 1922 года – Старопименовском) переулке в Москве («Дом у Старого Пимена») Дмитрий Иванович спал на чердаке, «в самый мороз с открытой форткой». Тоже самое заставлял делать и своих домашних. Вопреки хорошему достатку и даже богатству, Иловайский придерживался строгой диеты, съедая лишь «за целый день три черносливины и две миски толокна». «А – здоров!!! До сих пор верхом ездит, а как в рог трубит – уши лопаются!» – передавала рассказ брата Марина Цветаева.

Между тем, в личной жизни Дмитрий Иванович был глубоко несчастен. Первая его жена Варвара Николаевна и все трое детей от первого брака рано умерли. Второй брак, заключённый с Александрой Александровной Коврайской (1852-1929), бывшей на тридцать лет его моложе, также принёс Иловайскому немало горя. По словам М.Цветаевой, их отношения напоминали отношения жертвы (молодая красавица Александра Александровна) и тюремщика (уже немолодого историка-вдовца). Они вынуждены были жить под одной крышей, постепенно создавая собственный, очень камерный мир, в котором любые изменения грозили полным разрушением видимого спокойствия:

«Выйдя молодой красавицей за старого Иловайского, она вышла за деньги и за имя. Получила же ключи на пояс и на себе — крест. Ревновал он ее, по домашним рассказам, люто. Жестоковыйный старик любил красоту. Никуда без себя не отпускал, только раз, с каким-то своим присным, на бал, которым потом ее всю жизнь попрекал. Зря. Была горда и верна. (До измены, как до собственной красоты, просто не снисходила. Так и вижу ее, стоящую с видом, точно попирающим собственную красоту.)»

Двое из троих детей, родившихся в этом браке – Надежда и Сергей умерли в 1904 году в возрасте 22-х и 20-ти лет. Это произошло примерно в то же время, когда заболела туберкулёзом мать М.Цветаевой, и Цветаевы вместе с Иловайскими провели лето в Италии. Марину-подростка до глубины души тронула смерть Нади Иловайской и её брата. «Первая жена, двое мальчиков, дочь; сын и дочь от второго брака… Это был какой-то мор на молодость. Мор, щадивший только его (Д.И.Иловайского – Е.Ш.)», – вспоминала впоследствии Цветаева. Сам же Дмитрий Иванович относился к этой череде смертей по-христиански – «Бог дал, Бог и взял».

Оставшаяся в живых дочь Ольга (1883-1958), по словам той же М.И.Цветаевой, для Иловайского «хуже, чем умерла: бежала к человеку еврейского происхождения в Сибирь, где с ним и обвенчалась». Самовольного поступка дочери, которая ввела в его род еврейство, Дмитрий Иванович не простил, новорожденного внука не признал, и до конца жизни так и не наладил с Ольгой отношений.

«Смерти я не страшусь…»

В 1918 году 86-летний старец «за убеждения» и «за германскую ориентацию» был арестован ЧК и около трёх недель просидел в заключении. Однако вскоре, стараниями М.Цветаевой, обратившейся за помощью к своему квартиранту - влиятельному еврею-большевику, был освобождён.

Вот как описывает эти события в своём очерке «Дом у Старого Пимена» сама Марина Ивановна:

«Поздно вечером сторожу у тогда ещё звонившего телефона своего квартиранта Икса. Топ-топ-топ-топ – по лестнице. Открываю. «Генрих Бернардович!» – «Да?» – «Нечего сказать, хороши ваши большевики, – столетних стариков арестовывают!» – «Каких ещё стариков?» – «Моего деда Иловайского». – «Иловайский – ваш дед??» – «Да.» – «Историк?» – «Ну да, конечно». – «Но я думал, что он давно умер». – «Совершенно нет» – «Но сколько же ему лет?» – «Сто». – «Что?» Я, сбавляя: – «Девяносто восемь, честное слово, он еще помнит Пушкина». – «Пом-нит Пуш-кина?! – И вдруг, заливаясь судорожным истерическим смехом: – Но эт-то же – анекдот… Чтобы я… я… историка Иловайского!! Ведь я же по его учебникам учился, единицы получал…» – «Он не виноват. Но вы понимаете, что это неприлично, что смешно как-то – то же самое, что арестовать какого-нибудь бородинского ветерана». – «Да – (быстро и глубоко задумывается) – эт-то – действительно… Позвольте, я сейчас позвоню… – Из деликатности отхожу и уже на лестнице слышу имя Дзержинского, единственного друга моего Икса. – Товарищ… недоразумение… Иловайского… да, да, тот самый… представьте себе, еще жив…»

На допросах в ЧК старик Иловайский вёл себя достойно и мужественно. «Необыкновенный старик! Твердокаменный! – передавала Цветаева рассказ одной из сотрудниц ЧК – Во-первых, как только он сел, одна наша следовательница ему прямо чуть ли не на голову со шкафа – пять томов судебного уложения. И когда я ей: «Ида Григорьевна, вы все-таки поосторожнее, ведь так убить можно!» – он – мне: «Не беспокойтесь, сударыня, смерти я не страшусь, а книг уж и подавно – я их за свою жизнь побольше написал». Начинается допрос. Товарищ N сразу быка за рога: «Каковы ваши политические убеждения?» Подсудимый, в растяжку: «Мои по-ли-ти-че-ски-е у-беж-де-ни-я?» Ну, N думает, старик совсем из ума выжил, надо ему попроще: «Как вы относитесь к Ленину и Троцкому?» Подсудимый молчит, мы уже думаем, опять не понял, или, может быть, глухой? И вдруг, с совершенным равнодушием: «К Ле-ни-ну и Троц-ко-му? Не слыхал». Тут уж N из себя вышел: «Как не слыхали? Когда весь мир только и слышит! Да кто вы, наконец, черт вас возьми, монархист, кадет, октябрист?» А тот, наставительно: «А мои труды читали? Был монархист, есть монархист. Вам сколько, милостивый государь, лет? Тридцать первый небось? Ну, а мне девяносто первый [в действительности Иловайскому шел 87-й год]. На десятом десятке, сударь мой, не меняются». Тут мы все рассмеялись. Молодец старик! С достоинством!»

Хлопоты Цветаевой об освобождении Иловайского увенчались успехом. Хорошо зная своего деда, Андрей Цветаев просил Марину не говорить Дмитрию Ивановичу, что освободил его из плена большевик-еврей: «…Если узнает – обратно запросится!»

Марина Ивановна не сказала, но, наверное, зря. Старику Иловайскому, возможно, польстило бы, что его имя знают все, кто получил образование в царской России. Даже большевики.

Несмотря на глубокое презрение либерально-демократической общественности к заслугам Д.И.Иловайского как учёного и общественного деятеля, в сознании нескольких поколений русских людей слова «история» и «историк» прочно ассоциировались с его именем. Ведь первое знакомство с историей Отечества, как и «единица» за невыученный урок, врезается в память куда сильнее и ярче, чем прочитанные в сознательном возрасте монографии или учёные труды…

Работавший до последнего дня, Дмитрий Иванович Иловайский скончался 15 февраля 1920 года в «Доме у Старого Пимена», немного не дожив до 88 лет. Александра Александровна, его жена, доживала свои дни в одной маленькой комнатке этого дома, поскольку ее «жилплощать» была подвергнута «уплотнению». Она вынуждена была распродавать на рынке и выменивать на продукты нажитое мужем имущество. Пережить Д.И. Иловайского ей довелось лишь на девять лет – зимой 1929 года она была убита бандой грабителей. Бандиты действовали по чьей-то наводке и явно рассчитывали найти у вдовы Иловайского немалые ценности. Но вся добыча, по сообщению М.Цветаевой, составила шестьдесят четыре рубля с копейками.

Увы, но так проходит слава мира!

Елена Широкова

По материалам:

Иванов А. «Смерти я не страшусь». Дмитрий Иванович Иловайский (1832-1920) Русская линия

Дурновцев В.И., Бачинин А.Н. Ученый грызун: Д.И.Иловайский // Историки России. XVIII – нач. ХХ века. М., 1996.

Историки России. Биографии / Сост., отв. ред. А.А. Чернобаев. М., 2001.

Цветаева М.И. Дом у Старого Пимена // Автобиографическая проза. М., 1991.

Историк Литератор Педагог 

Биографический указатель

Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова