Братья МорозовыМихаил, Иван и Арсений Морозовы - сыновья знаменитой предпринимательницы и благотворительницы Варвары Алексеевны Морозовой от брака с Абрамом Абрамовичем Морозовым, наследники «текстильной империи» Морозовых.
По-разному сложились их судьбы. Но, безусловно, каждый из них оставил свой след в истории рода.
М.А. Морозов
В.А. Серов, 1902
Старший брат Михаил Абрамович Морозов (1870-1903) – главный оппонент и критик своей матери-благотворительницы Варвары Алексеевны.
Михаил блестяще закончил историко-филологический факультет Московского университета, пробовал себя в роли университетского преподавателя, неплохо рисовал, сочинил и опубликовал роман, писал исторические исследования и публицистические эссе. С 1895 года он был назначен директором правления Товарищества Тверской мануфактуры бумажных изделий, но коммерческими делами и семейным бизнесом интересовался мало. Как верно подметила газета «Московский листок», «крупным промышленным и коммерческим деятелем он был, так сказать, лишь по праздникам, никогда не увлекался этой стороной своей деятельности; он горел искусством».
«У нас в Москве среди купечества дети хуже своих отцов, - писал М.А. Морозов, имея в виду поколение своей матери – образованной предпринимательницы, которая пыталась заставить его заниматься семейным бизнесом. - «Отцы», которых изображал Островский, были безграмотны и носили длинные бороды, но они все-таки понимали, что есть профессии более высокие, чем маклерство «по хлопку и чаю», что счастье состоит не только в том, чтобы фабрика приносила трехмиллионный дивиденд и Христофор из «Стрельны» кланялся бы до пояса, а цыгане сами собой пели бы здравницу».
Придерживаясь консервативных взглядов, Михаил Морозов не разделял стремлений владелицы Тверских мануфактур к дальнейшему улучшению быта фабричных рабочих. Напротив, «заигрывание с народом», по его мнению, лишь вредило делу. Причины же материнской филантропии он видел лишь в её общении с либеральными кругами и влиянии на Варвару Алексеевну её гражданского мужа – редактора «Русских ведомостей» В.М. Соболевского.
Дабы отгородиться от купеческой среды, Михаил принял традиционное православие (семейство Морозовых было старообрядческим), стал старостой Успенского собора Московского Кремля, собирал материалы по его истории, частично финансировал реставрационные работы. Михаил Морозов неоднократно избирался гласным Московской городской думы, почётным мировым судьёй, председателем Московского купеческого собрания (1897), был членом-учредителем Комитета по устройству Музея изящных искусств имени императора Александра III (сегодня ГМИИ им. Пушкина).
Мать М. А. Морозова отказала в финансовой помощи создателю музея И.В. Цветаеву. Она считала собирание произведений искусства бесполезным для народа и тратить деньги на «баловство» не собиралась. Варвара Алексеевна предпочитала «учить и лечить», а Михаил Абрамович ценил прекрасное. Он был известен в Москве под именем «Джентльмен». Писал под псевдонимом М.Юрьев. В одну ночь в Английском клубе проиграл табачному фабриканту и балетоману М.Н. Бостанжогло более миллиона рублей.
В пику матери, практичной фабрикантше, сын занялся меценатством, коллекционированием, активно помогал Музею изящных искусств, где на его средства был сделан античный зал Венеры Милосской и Лаокоона.
Увлёкшись коллекционированием, Морозов объездил всю Европу, побывал в Африке. В своих письмах колоритно, с присущей ему во всём оригинальностью, он описал природу и быт многих городов и курортов, охотно приобретал полотна русских художников и французскую живопись. В начале 1900-х годов его коллекция включала 83 произведения русской и западноевропейской живописи, 10 скульптур, свыше 60 икон. Наиболее яркая часть коллекции — французская живопись, представленная работами Э. Дега, М. Дени, К. Коро, Э. Мане, К. Моне, О. Ренуара, П. Сезанна, А. Тулуз-Лотрека. Первым из российских коллекционеров М. Морозов оценил творчество П. Гогена, В. ван Гога, П. Боннара, познакомил с их работами московских любителей живописи, привлёк к ним внимание других коллекционеров — своего брата И.А. Морозова и С.И. Щукина. В собрании Морозова была египетская мумия в деревянном, раскрашенном саркофаге (приобретена в Каире в 1894). В 1896 году Морозов передал её в дар Румянцевскому музею.
«Михаил Абрамович Морозов вообще был чрезвычайно характерной фигурой, – вспоминал С. П. Дягилев, – в его облике было что-то своеобразное и неотделимое от Москвы, он был очень яркой частицей её быта, чуть-чуть экстравагантной, стихийной, но выразительной и заметной».
С молоденькой женой и детьми Михаил Морозов жил в собственном особняке с античными колоннами в Глазовском переулке, рядом со Смоленским бульваром. Во всем здесь, как и в характере хозяина, чувствовалось смешение нового и старого: собственная электростанция при усадьбе и толстый, бородатый кучер в русском кафтане на тройке перед крыльцом. Старообрядческие иконы на стенах соседствовали с полотнами Поля Гогена и Клода Моне, лучшие французские вина стояли на одном столе с необъятных размеров русским самоваром.
В зимнем саду морозовского особняка была собрана не самая большая, но одна из самых интересных в России коллекций картин. Опытный ценитель искусства, Михаил Абрамович сразу же разглядел недюжинный талант недавно умершего Гогена и купил в Париже четыре его картины. Художник Константин Коровин, дававший Морозову уроки рисования, вспоминал о «смотринах» шедевров одного из главных представителей постимпрессионизма:
«Привез Михаил Абрамович картины в Москву. Обед закатил. Чуть не все именитое купечество созвал.
Картины Гогена висят на стене в столовой. Хозяин, сияя, показывает их гостям, объясняет: вот, мол, художник какой, для искусства уехал на край света. Кругом огнедышащие горы, народ гольем ходит… Жара…
– Это вам не берёзы!.. Люди там как бронза.
– Что ж, – заметил один из гостей, – смотреть, конечно, чудно. Но на нашу берёзу тоже обижаться грех. Чем же берёзовая настойка у нас плоха? Скажу правду, после таких картин как кого, а меня на берёзовую тянет.
– Скажите на милость! – воскликнул Михаил Абрамович. – Мне и Олимпыч, метрдотель, говорил: «Как вы повесили эти картины, вина втрое выходит». Вот ведь какая история! Искусство-то действует…»
Михаил Абрамович Морозов со всеми своими причудами был человеком жизнерадостным и колоритным: огромного роста, неуёмной энергии, пил и ел без меры, зная, что тем самым просто губит себя. Ещё в детстве он перенёс скарлатину с осложнением на почки и сердце. Ему нужно было беречь своё здоровье, но, по воспоминаниям близких, Михаил Абрамович, словно нарочно, делал именно то, что для почек и сердца было ядом.
"Когда доктора у него уже определили нефрит, он каждый день пил водку и закусывал её сырым мясом с перцем. На это было ужасно смотреть!" - сокрушалась впоследствии его супруга Маргарита Кирилловна Мамонтова. Умер Михаил Морозов в 1903 году в возрасте 33-х лет. После его смерти, согласно завещанию, 60 картин было передано супругой в Третьяковскую галерею. После 1917 года великолепное собрание западной и русской живописи, икон и скульптур Морозова попало в ГМИИ имени А.С. Пушкина и Эрмитаж.
От брака с Маргаритой Кирилловной Мамонтовой (1873-1958) Михаил Морозов имел четверых детей: Юрия, Михаила, Елену и Марию. Младший сын Михаил (1897-1952), позировавший В.Серову для известного портрета «Мика Морозов», стал известным советским шекспироведом. Юрий - морской офицер, пропал без вести во время Гражданской войны. Обе дочери эмигрировали.
И.А. Морозов
К.А. Коровин, 1903
Средний брат Иван Абрамович Морозов (1871-1921) – самый «покладистый» из сыновей, стал единственным помощником матери в семейном «ситцевом» бизнесе.
После окончания Цюрихского политехникума он жил в Твери, являлся директором-распорядителем Тверской мануфактуры. Благодаря упорству и предприимчивости Ивана Абрамовича, капитал семейного предприятия в 1904-1916 годы вырос в три раза. Особенно большую прибыль фабрики Морозовых сумели получить в ходе Первой мировой войны, когда получили государственные заказы на сукно и полотно для армии.
Иван Морозов не ограничивал свою деятельность только текстильной промышленностью. Он был избран председателем правления образованного в 1908 году Мугреевско-Спировского лесопромышленного товарищества, входил в число учредителей Российского акционерного общества «Коксобензол», а также «Московского банка» братьев Рябушинских, продолжал филантропические традиции семьи.
В 1899 году Иван Абрамович перебирается из Твери в Москву, обзаводится собственным домом. У вдовы своего дяди Давида Абрамовича Морозова он покупает старинную дворянскую усадьбу на Пречистенке — одну из немногих, которым посчастливилось уцелеть после опустошительного пожара 1812 года. Молодой, богатый предприниматель быстро стал известен в свете. На его званых обедах, интимных вечерах и завтраках собиралось ничуть не меньше интересных людей, чем у старшего брата Михаила Морозова. В доме брата Иван познакомился со многими литераторами, артистами и художниками. Часто бывая в подобном окружении, Иван Абрамович очень скоро попадает под влияние своих новых приятелей и начинает интересовался живописью. Тогда же он знакомится с Сергеем Щукиным, великим коллекционером и любителем искусства, чья картинная галерея западной живописи производит на Ивана Абрамовича огромное впечатление. Определяющую роль в его желании начать коллекционировать сыграла также дружба с художниками (Коровиным, Серовым, Васнецовым). Началом собственной коллекции И.А. Морозова становится покупка картин русских пейзажистов, а в 1903 году он покупает холст Альфреда Сислея «Мороз в Лувесьенне». Это полотно кладет начало собранию западноевропейской живописи, которое вскоре станет одним из самых крупных в России.
После смерти брата Иван Морозов как бы перенял эстафету семейного собирательства и с удвоенной энергией продолжил пополнение своей коллекции. Обычно Иван Абрамович покупал картины у парижских маршанов (Воллара, Дюран-Рюеля, Бернхейма и т. д.), а также во время вернисажей или же прямо в мастерских художников. Он регулярно ездил в Европу, прежде всего в Париж, где, казалось бы, для него не существовало ничего, кроме музеев и выставок. Он не пропускает ни одной значительной выставки, ни «Независимых», ни «Осеннего Салона». Уже через несколько лет в его собрании было свыше 250 произведений новейшей французской живописи, в том числе полотна Ренуара, Ван Гога, Пикассо, Гогена, Матисса и др. О суммах, которые тратил на произведения искусства Иван Морозов, ни один из европейских собирателей, а тем более западных музеев, не мог даже и помыслить. Человек уравновешенный, не потрясавший Москву как его братья (Михаил — миллионными проигрышами в Английском клубе, Арсений — безрассудными пари), он позволял себе безумства только по отношению к своему собранию. Не случайно Воллар называл его «русский, который не торгуется». Как иначе объяснить то, что чрезвычайно прагматичный в делах он мог ежегодно тратить на покупки картин невероятные суммы — 200–300 тысяч франков? Известно с точностью, во сколько Морозову обошлась западная часть коллекции: 1.410.665 франков (1 рубль = сорок франков).
Парижские знакомства, картины, процветающий бизнес — всё это побудило Ивана Абрамовича переустроить московский особняк или, точнее, приспособить его для своей новой страсти: собирательства. Благодаря перестройке, осуществленной под руководством модного архитектора Льва Кекушева, появилась возможность наиболее выигрышно показать коллекцию. Впрочем, Морозовский особняк всегда был закрыт для посторонних. Попасть в него было гораздо трудней, нежели к гостеприимному С.И. Щукину или покойному брату Морозова Михаилу. Иван Абрамович никогда не старался привлечь внимание прессы и критики, не любил показывать свою коллекцию. В отличие от брата, который ещё при жизни раздаривал собранные шедевры московским музеям, он весь отдался страсти коллекционирования и собирал картины исключительно для себя.
В 1918 году частная галерея была национализирована. Морозовский особняк вместе с коллекцией стал «Вторым Музеем Новой западной живописи» (Щукинская коллекция составила Первый музей). Иван Абрамович был назначен заместителем хранителя собственной коллекции и в течении нескольких месяцев исполнял эту должность, сопровождая посетителей по залам музея. Уже покинули Советскую Россию практически все его прежние друзья, знакомые, родственники. В 1917 году скончалась мать, Варвара Алексеевна, но Иван Морозов не мог бросить свою коллекцию. Лишь весной 1919 года вместе с женой Евдокией и дочерью он решился и навсегда покинул Россию. Морозовы обосновались в Париже, сначала в гостинице Мажестик, а потом в квартире на сквер Тьэр, 4 в 16-м квартале. В эмиграции И.А. Морозов никогда не вспоминал о национализированных большевиками фабриках (большую долю семейных предприятий Варвара Морозова и так завещала своим рабочим), не жалел о былом благополучии, утрате состояния и имущества. Самым ценным, что он оставил в России, коллекционер считал своё собрание живописи. Без него жизнь Ивана Морозова потеряла смысл. Он скончался от болезни сердца 22 июня 1921 года по дороге в Карлсбад (Карловы Вары).
А.А. Морозов
Младший из братьев Арсений Абрамович Морозов (1874-1908) в родовом текстильном деле абсолютно никакого участия не принимал.
Красавец, балагур, известный всей Москве гуляка, страстный охотник и собаковод, Арсений снискал себе славу кутилы, прожигателя жизни и родительских капиталов. Зато он удивил и «порадовал» Первопрестольную постройкой неординарного сооружения на Воздвиженке — замка в испано-мавританском стиле, в котором сейчас находится «Дом дружбы».
На 25-и летие матушка Варвара Алексеевна подарила Арсению участок, на котором располагался привычный глазу московских обывателей, «классический» особнячок. Молодой Морозов решил перестроить его по своему вкусу.
Заказ на строительство особняка на Воздвиженке получил архитектор Виктор Мазырин (1859-1919). Арсений Морозов познакомился с ним в 1894 году на Всемирной выставке в Антверпене, для которой Мазырин проектировал русский павильон. К тому времени он был уже известным мастером, автором павильонов для Парижской выставки в 1889 году и Среднеазиатской выставки в Москве (1891). Мечтатель и романтик, Мазырин слыл у московской публики «большим оригиналом»: он верил в переселение душ и считал себя инкарнацией некоего египтянина-строителя пирамид, поэтому дважды побывал в Египте. Архитектор много путешествовал и, как настоящий зодчий, привозил из каждой поездки альбомы зарисовок — рисунки различных зданий, понравившихся ему деталей и фрагментов архитектурных сооружений. Неудивительно, что Арсений Морозов сошёлся и подружился именно с таким мастером: они стоили друг друга. В Москве ходили слухи, что между «оригиналом»-архитектором и его заказчиком имел место бурный гомоэротический роман.
Архитектор Виктор Мазырин
Говорят также, что, принимая заказ на постройку особняка, Мазырин спросил: в каком стиле строить?
«А какие есть?» - поинтересовался Арсений.
«Классический, модерн, мавританский…» - начал перечислять зодчий.
«А, строй во всяких! У меня на все денег хватит,» - заявил ему Морозов.
Вскоре архитектор и заказчик отправились в путешествие по Европе — искать прообраз будущего чудо-дворца. Искомое нашлось в португальском городе Синтра: дворец Паласиу-ди-Пена, построенный в 1885 году, принадлежавший принцу Фердинанду, мужу португальской королевы Марии II. Замок стоял на высокой скале, доминировал над местностью и в то же время оставлял впечатление легкости и очарования. Это сооружение очень понравилось Морозову-младшему. Он заказал Мазырину построить особняк в стиле мануэлино, характерном для Португалии и, в частности, для дворцов Синтры.
В 1897 году Лида - старшая дочь архитектора Мазырина, балерина Мариинского театра, заложила первый камень в основание дома. Уже через три года (очень быстро по тем временам) строительство было закончено.
Особняк Арсения Морозова на Воздвиженке
Ещё на стадии строительства особняк Морозова стал объектом насмешливых разговоров москвичей, сплетен, слухов и критических газетных публикаций. Все его залы были решены в разных стилях – не было повторяющихся, даже похожих, как и потребовал Морозов изначально.
Аристократическая Москва скептически морщилась. Граф Лев Николаевич Толстой в романе «Воскресение» дал убийственную характеристику и особняку, и хозяину: Нехлюдов, проезжая по Воздвиженке, размышляет о строительстве «глупого ненужного дворца какому-то глупому ненужному человеку». Не менее резко высказалась Варвара Алексеевна, мать Арсения, когда узнала, что сын сделал с её подарком — особняком в русском стиле: «Раньше я одна знала, что ты дурак, теперь вся Москва знает». На все упреки братьев о безвкусии и непрактичности Арсений отвечал: «Мой дом будет вечно стоять, а с вашими картинами ещё неизвестно что будет».
Дом на Воздвиженке славился шикарными банкетами, которые устраивал хозяин, гостей собиралось столько, что «дамскому вееру было негде упасть». Арсений мог пригласить на банкет целый кавалерийский полк, а однажды заходивших встречало чучело медведя, в лапах у которого был серебряный поднос, полный осетровой икры. Особенно частым гостем особняка стал Савва Тимофеевич Морозов – двоюродный дядя братьев Морозовых, который нередко приводил с собой своих друзей, в том числе и писателя Максима Горького.
Однако долго наслаждаться жизнью в «мавританском замке» Арсению не пришлось. В Твери, на пьяной пирушке по случаю местных выборов речь зашла о силе воли. Тридцатичетырёхлетний Морозов заключил глупое пари, что сможет выдержать любую боль и, не долго думая, тайком от приятелей, прострелил себе ногу. Пари он выиграл, но рана не была должным образом обработана, и через три дня Арсений умер от заражения крови. Его друг Мазырин скончался в 1919 году то ли от пневмонии, то ли от брюшного тифа. (Его потомки и сегодня живут в Москве). Дом же, построенный парой этих эксцентричных людей, стоит до сих пор. За более чем вековое существование дома произошло изменение вкусов и представлений о прекрасном. Теперь этот образчик странной для современников архитектуры воспринимается как нечто замечательное и даже чудесное.
Со смертью Арсения Морозова, скандальная слава дома на Воздвиженке не закончилась. Кутила и любитель женщин оставил особняк не жене с детьми, а некой даме полусвета Коншиной, которая была его любовницей. И даже старания лучших московских юристов, нанятых Варварой Алексеевной Морозовой, не увенчались успехом. Оспорить это завещание родственники не смогли. Сама Варвара Морозова до конца жизни ненавидела дом на Воздвиженке, который стал своеобразным памятником её непутёвому, но, вне сомнения, любимому сыну.
Елена Широкова
Использованы материалы:
Российская Портретная Галерея
Морозова М.К., Мои воспоминания, «Наше наследие», 1991, № 6;
Морозов и Щукин — русские коллекционеры. От Моне до Пикассо, М.-Кельн, 1993. Меценат Предприниматель Коллекционер |
